«Радость и страдание»

Константин Эдуардович Циолковский

1924

 

Ценность жизни в том, чтобы иметь как можно больше радости и как можно меньше страдания. С малою радостью мы примиряемся, но со страданием, в особенности большим, никогда. Мы готовы даже удовлетвориться полным спокойствием, т.е. тем, что нельзя назвать ни радостью, ни страданием (нирвана).

Как бы хорошо было не ожидать смертных мук, мук неудачной любви, голода, холода, увечья, болезней! Мы готовы примириться и со страданиями незначительными, легко переносимыми и непродолжительными. Но смертные муки кажутся такими ужасными! С ними примириться мы не можем.

Обстоятельства жизни можно изменить. Можно со временем добиться так называемой счастливой жизни. Можно иметь всё необходимое для неё: удобное жилище, здоровую пищу, хорошую и добрую жену, необременяющий и не разрушающий здоровье труд, милых и невероломных товарищей. Все члены человечества могут сделаться, как самый лучший из нас и достигнуть небывалого благосостояния. Всё это возможно и наверное будет. Это пустяки (по трудности достижения).

Мы не имеем ввиду бедности, слабости, болезненности, уродства, несчастий, порока. Нет! Допустим, что от всего этого освободился человек.

Спрашивается, счастлив ли он или несчастлив тогда будет? Условно, по общепринятому мнению — счастлив, но, на самом то деле, как?

Если он застрахован от всех болезней и случайных несчастий, то не застрахован от смерти и смертных мучений. Как только он получает сознание, так начинается боязнь мучений. Многие от этого страха преждевременно стареют, болеют и разрушаются. Приговорённый к обычной смертной казни мучается невыразимо. Но кто же из нас к ней не приговорен! Разница та, что как бы я стар и слаб не был, срок моей кончины не совсем ясен, срок же приговоренного к казни, хотя тоже часто не определён, но всё же приговорённый знает, что дожидаться придётся не долго. Потом естественная смерть разрушает постепенно, а казнь быстро, от чего страдание, вероятно, сильнее.

Детская бессознательность, когда не знаешь о смерти или не ждешь её, когда набираешься впечатлений и ничего не теряешь или не чувствуешь потерь — прекрасная полоса жизни. Это бесспорное счастье, если не считать незначительных уколов, неизбежных даже и при самом богатом уходе взрослых.

Но есть обратная полоса, когда мы теряем идей больше, чем приобретаем и потому скучаем. Это старость — период упадка. Я не говорю о потере жены, детей, близких и друзей. Мы допускаем, что при счастливой жизни этого нет. Т.е. мы умираем раньше, хотя относительно родителей и старших это маловероятно. Но к родителям мы меньше привязываемся, чем к детям и потому эти страдания не велики. О меньших потерях я и не говорю.

Старость сопровождается также ожиданием смертных мук и потерей всего: ощущений жизни, имущества и близких. Это прибавляет чувства горечи.

Итак, при самых идеальных условиях, полоса молодой радости уравнивается горечью угасания в старости. Невольно скажет старик: «если я уплачиваю ужасом старости за блеск молодости, то не надо мне и молодости. Не было бы её — я сейчас бы не страдал!».

В зрелом возрасте, возрасте наибольшей силы и деятельности, человек также жалуется на тяжесть жизни. Самочувствие его, в общем, отрицательное. Он испытывает не спокойствие, не радость, а скорее ощущение неприятное, нежелательное. Как сладко, говорит он, успокоиться, заснуть, погрузиться в нирвану, в небытие. Но к спокойствию идёт путь через смертные муки, и потому, несмотря на искреннее желание смерти, никто её добровольно не принимает. От тяжести жизни, хотя и в меньшей степени, не свободны и дети, и молодые. Чем же это объяснить, какая в том причина?

Причина — в испытываемых порою наслаждениях: в удовлетворении голода, половой страсти, ночного отдыха и разных других желаний: иногда слабых, иногда — сильных. Гастрономические наслаждения, музыкальные, эстетические разного рода, женщины, любовь и т.д. — вот про что я говорю.

Кушает человек не непрерывно, а периодически. Также и другие страсти он удовлетворяет периодически. Перед удовлетворением он, так сказать, заряжается, т.е. деятельность мозга ослабевает. Во время же удовлетворения — она восстановляется до прежней величины и от этого происходит радость (подъём «духа»).

Мы возбуждаем себя множеством других радостей: зрелищами, музыкой, чтением. Но нельзя же непрерывно читать и испытывать необыкновенные впечатления. И музыка, и зрелища и книги не всегда возбуждают, а только порою, моментами, сравнительно короткими. Промежутки, оставшиеся на долю обычного времяпровождения, понятно, тягостны и заставляют жаловаться на муку жизни.

Особенно эти муки усиливаются употреблением возбуждающих их средств: чая, кофе, табака, вина. Но культурная жизнь, как раз эти средства считает за самые нормальные.

Они переходят уже в область разврата, когда употребляют гашиш, морфий, когда придумывают неестественные действия при удовлетворении разного рода страстей, даже тонкости гастрономии и музыки на этой границе.

Мы жалуемся на жизнь, на её тяжесть, как бы мы обеспечены и счастливы не были, и забываем, что сами увеличиваем эту тяжесть наркотическими средствами, гастрономиею, избытком половых увлечений, изысканною музыкой и даже разными неестественными способами.

В погоне за наслаждениями, мы усиливаем свои страдания до стремления к самоубийству. Только муки смерти удерживают нас от него.

Для того, чтобы достигнуть полного СПОКОЙСТВИЯ, уничтожить без следа преобладающую по времени тяжесть жизни, по-видимому, надо сделаться бесчувственным: не наслаждаться изысканными кушаньями, вынимающей душу музыкой, половыми отправлениями и т.д.

Вероятно, через несколько тысячелетий, человек, стремясь к идеалу работоспособности, и достигнет того, что избавится от наслаждений и мук страстей, избавится от болей и смертных мук.

Но от слабых ощущений совсем освободиться он не будет в силах, это и невозможно. Восприятие идей, творчество, деятельность все же будут сопровождаться чувством приятного и неприятного.

Можем ли мы сейчас избавиться от сильных ощущений? Что если бы кто вздумал, напр., избегать всяких удовольствий жизни. Положим — жену бы он оплодотворял искусственно, а сам ее не касался, — желудок наполнял без жевания и вкусовых ощущений, через трубку или другим способом, избегал бы звуков, запаха, музыки, зрелищ и всяких человеческих утех. Достиг ли бы он тогда нирваны, спокойствия жизни и высшей работоспособности?

**********

 

Вы прочитали только часть статьи Константина Эдуардовича Циолковского.

Хотите прочитать всю статью? Вы можете её читать онлайн на этой странице или скачать бесплатно в формате PDF в разделе сайта «Научное наследие».

Приятного прочтения!